Крестный отец (The Godfather)

Как ни крути, а создатели «Крестного отца» — режиссер Френсис Форд Коппола, продюсер Эл Радди, представители студии Paramount Роберт Эванс и Питер Барт — были не менее беспощадны, чем гангстеры из блокбастера Марио Пьюзо. После яростных перепалок касательно взятия на главные роли Марлона Брандо и Аль Пачино им пришлось вступить в конфликт с настоящими мафиози, которым идея создания картины вообще была поперек горла. Америка. В шестидесятые словесный оборот пополнился новым, грязным и легко выговариваемым словечком: мафия. Этот термин звучал пугающе, символизируя одну из самых опасных ветвей мировой организованной преступности родом из Италии. Люди, стоявшие у руля этой организации, предпочитали держать рот на замке, а все уже произнесенные слова и фразы — вычеркивать из истории. Иногда вместе с автором. Когда их жизнь обрела форму в виде бестселлера, а затем собралась лечь в основу сценария фильма, эти персоны поняли, что настало время действовать.

Все завертелось весной 1968 года, когда еще мало кому известный писатель Марио Пьюзо постучался в кабинет главы производства студии Paramount Роберта Эванса. У Эванса была здоровенная сигара в зубах и не менее массивный «комок нервов», и свое согласие на эту встречу с незнакомым писакой всемогущий босс дал только в качестве дружеского одолжения. В руках автор теребил помятый конверт с пачкой машинописных листов, которую, судя по взгляду, он явно намеревался превратить в наличные. «Неприятности?» — прожевал сигару справа налево Эванс. Еще какие. Пьюзо был игроком и задолжал букмекерам десять «штук». Единственной надеждой, что его ноги будут по-прежнему сгибаться в нужную сторону, был этот конверт с предварительной версией сценария об организованной преступности. Заголовок на стопке бумаги содержал то самое, не очень популярное среди людей причастных, слово — мафия.

Несмотря на то что само это понятие в текущем значении используется в Италии с XIX века, в Америке его «разрекламировал» в 1951 году отчет комитета конгресса США под руководством сенатора-демократа Эстеса Кефовера. До Пьюзо еще никто не осмеливался выносить этот термин на обложку книги или киноафиши. «Я дам тебе десять „штук”. Если выйдет стоящая книга, получишь еще семьдесят пять тысяч». Сам Эванс припоминает, что в его словах было больше жалости, чем радости. «Он взглянул на меня и спросил: как насчет пятнадцати? Я ответил, что двенадцать с половиной и по рукам».
Не читая рукопись, Эванс переправил конверт в департамент бизнеса Paramount вместе с чеком на оплату. Он не питал надежды вновь повидаться с Пьюзо и его вздорной писаниной. Когда спустя несколько месяцев писатель позвонил и спросил: «Будет ли считаться нарушением контракта, если я сменю название книги?» — Эванс не смог удержаться от смеха. «Я уже успел забыть о том, что он вообще что-то пишет». Пьюзо продолжил: «Я хочу назвать ее „Крестный отец”».

---

Сидя в своем доме на Беверли-Хиллз, Эванс, очевидно, наслаждается рассказом о скромном зарождении одного из самых эпических произведений современности. Роман Марио Пьюзо стал бестселлером среди бестселлеров, чтобы позже превратиться в классический голливудский фильм. Картина, в свою очередь, совершила небольшую революцию в киноиндустрии, спасла от банкротства Paramount Pictures, выпустила в свет новое поколение звезд, сделала авторов богатыми и знаменитыми, а также стала поводом для войны между голливудскими акулами бизнеса и высшими чинами мафии. «Когда сказка становится былью, сказку пора отливать в граните», — говорит репортер в знаменитом вестерне Джона Форда «Человек, который застрелил Либерти Вэлланса» (1962).
Ну и что с того, что позднее Марио Пьюзо утверждал, что встреча с Эвансом проходила при других обстоятельствах? Или что редактор Variety Питер Барт, работавший в то время заместителем Эванса по креативу, настаивал, что рукопись сначала попала к нему на стол? Как бы там ни было, этому проекту всегда сопутствовали ожесточенные споры, в которых фигурировали не только кинокамеры, но и пистолеты. «Пойдем, приляжем», — с этими словами Эванс пригласил журналиста пройти с ним в спальню, которая после пожара в 2003 году, уничтожившего просмотровую, стала выполнять ее роль. Здесь побывало столько старлеток, что домработнице в лучшие времена приходилось подкладывать хозяину под чашку с кофе записку с именем очередной конкурсантки, чтобы тот невзначай не обидел девушку за завтраком.
Пока гость устраивался на меховом покрывале, комната наполнилась чарующими звуками композиции Нино Рота, а на экране появилось лицо дона Корлеоне, отмечающего день свадьбы своей дочери. «Это лучший фильм из всех, что я когда-либо видел», — говорит Эванс о ленте, которая, по его же словам, «волшебна» и в процессе съемок чуть было не стала его последней работой в кино.

Запах спагетти

Опубликованный в 1969 году, «Крестный отец» продержался 67 недель в списке бестселлеров New York Times и был переведен на такое количество иностранных языков, что даже Пьюзо сбился со счета. Paramount роман достался по дешевке, но студийные боссы не торопились снимать фильм. По их мнению, гангстерские фильмы не оправдали себя, памятуя о провале «Братства» (1969) с Кирком Дугласом в роли сицилийского мафиози. Эванс и Барт понимали причину неудачи — до сих пор фильмы про гангстеров писались, снимались и игрались «голливудскими итальянцами». Чтобы «Крестный отец» удался, нужно было взять в оборот настоящих итало-американских актеров, режиссера и продюсеров. И тогда, по словам Эванса, фильм получится таким настоящим, что зритель буквально будет ощущать запах спагетти в зале. Сказано — сделано.
Начали с того, что продюсером проекта назначили Альберта Радди, который даже близко итальянцем не был. Высокий, крепкий ньюйоркец недавно протащил на телевидение бредовую идею про нацистский лагерь для военнопленных, сделав популярный телесериал «Герои Хогана».
Каковы бы ни были его творческие задатки, Радди был известен тем, что снимал кино быстро и дешево. Мне позвонили в воскресенье, вспоминает Радди. «Хочешь заняться „Крестным отцом”?» Я сначала решил, что они издеваются. Да, конечно, отличная книга, наслышан. Роман я, само собой, в руках не держал. Меня спрашивают, мол, не мог бы я прилететь в Нью-Йорк, ибо Чарли Бладорн (глава компании Gulf & Western) хочет лично познакомиться с продюсером и режиссером. Я согласился и тут же бросился в ближайший магазин, чтобы купить книгу и проглотить ее до конца дня. В Нью-Йорке Радди встретился с огнедышащим, сквернословящим австрийским магнатом Чарльзом Бладорном, безумным творцом империй, купившим Paramount в 1966 году. «Он спросил меня слово в слово: „Как ты собираешься снять этот фильм?”», — говорит Радди.
Радди сделал аккуратные пометки на полях книги, но, зная понаслышке, что у Бладорна и его компании есть связи в мафии, решил вести разговор по-мужски. «Чарли, я хочу снять яркое, страшное кино о людях, которые вам не безразличны», — ответил он. Бладорн ухмыльнулся, стукнул кулаком по столу и молча покинул комнату. Радди приняли.
Изначально планировалось снять фильм по-быстрому, а все действие поместить в 1970 году, а не растягивать по времени, как в книге, ибо временные рамки — это дорого, бюджет ленты составлял всего 2,5 миллиона. Однако с ростом популярности романа начали увеличиваться и бюджет (до 6 миллионов), и амбиции создателей. Бладорн и президент Paramount Стэнли Джаффе начали поиск режиссера, однако все предполагаемые кандидаты отказывались от предложения, мотивируя свое решение тем, что «романтизировать мафию — аморально».
Питер Барт настоял на кандидатуре Френсиса Форда Копполы, тридцатиоднолетнего итало-американского режиссера, за плечами у которого было несколько картин, в том числе мюзикл «Радуга Финиана», но ни одного хита. Барт посчитал, что Коппола сможет уложиться в бюджет. Сам Френсис сознался на переговорах, что не смог дочитать роман до конца, ибо его отвратили сексуальные сцены. В итоге он бросил книгу на пятидесятой странице. Однако смущение не было главной проблемой Копполы. Он был на мели. Его кинокомпания в Сан-Франциско задолжала Warner Bros. шестьсот тысяч долларов, поэтому его партнеры по бизнесу, в частности Джордж Лукас, всячески подталкивали Копполу к новой работе. «Давай, Френсис, — говорил Лукас. — Нам действительно нужны деньги. В конце концов, что ты теряешь?» Коппола отправился в городскую библиотеку, понабрал книжек о мафии и погрузился в материал с головой. Он решил, что снимет не просто фильм об организованной преступности, а семейную хронику, своеобразную метафору американского капитализма. Реакция Эванса была очевидна. «Он что, спятил?» Однако Paramount могла в любой момент перепродать за миллион права на экранизацию Берту Ланкастеру, мечтавшему исполнить роль дона Корлеоне. Эванс понимал, что промедление смерти подобно, поэтому поспешил организовать встречу Копполы с Бладорном. Слава богу, видение режиссера устроило последнего. Коппола тут же приступил к совместной с Марио Пьюзо работе над сценарием, и эти двое по-настоящему сроднились. «Пьюзо был отличным парнем, — вспоминает Коппола. — Если не вдаваться в детали, помню, я сделал запись в сценарии по поводу приготовления соуса: „Для начала надо подрумянить чеснок”. Он вычеркнул строчку и говорит: „Для начала надо зажарить чеснок. Гангстеры не подрумянивают”».
Коппола постепенно осознал две вещи: чтобы картина получилась аутентичной, действие фильма должно охватывать некий промежуток времени в сороковых годах и происходить непременно в Нью-Йорке, оплоте мафии. Пьюзо прекрасно разбирался в тонкостях преступного мира, но издалека. В своих мемуарах он писал: «Стыдно признаться, но я написал „Крестного отца”, основываясь исключительно на исследованиях». Эд Уолтерс, бывший пит-босс в отеле Sands в Лас-Вегасе, вспоминает, что Пьюзо выделялся на фоне других. Он мог часами играть в рулетку, задавая вопросы между ставками. «Когда мы поняли, что он не коп и не частная ищейка, — говорит Уолтерс, — мы стали охотно делиться информацией. Пока он делал ставки». «Я никогда не встречал в жизни настоящего, реального гангстера», — пишет Пьюзо. Впрочем, как и Коппола. «Марио предупредил меня, что не стоит этого делать, даже соглашаться нельзя. Они уважают твой выбор и не будут настаивать, если видят, что ты не желаешь идти на контакт».
Однако, когда поползли слухи об экранизации «Крестного отца», один из боссов мафии все же воспротивился. Пока большинство боссов избегали публичности, Джозеф Коломбо-старший, элегантный коротышка, глава одной из пяти нью-йоркских семей, не стесняясь, вышел в свет. Когда ФБР стало активно влезать в его дела, включавшие рэкет, налеты на ювелирные магазины, уклонение от налогов и управление игорным бизнесом, Коломбо перевел стрелки на бюро, обвинив федералов в притеснении не только его самого и его семьи, но и всех италоамериканцев. Он открыто и дерзко помогал становлению Лиги по защите прав италоамериканцев, намекая, что от поступков ФБР попахивает гонениями и ущемлением прав человека. Главной задачей лиги было исключение слова «мафия» из английского языка. «Мафия? Что такое мафия? — спросил он репортера в 1970 году. — Нет никакой мафии. Являюсь ли я главой семьи? Да. Моя жена, четверо сыновей и дочь. Вот моя семья».
Картина «Крестный отец» быстро стала целью номер один для членов лиги. Сначала в Madison Square Garden прошел марафон, собравший пятьсот тысяч долларов за отмену съемок, затем лига направила в Paramount и ряду чиновников официальный протест, в котором отметила, что «книги, подобные „Крестному отцу”, оставляют неприятное впечатление». «Очень скоро стало ясно, что мафия — они, правда, никогда не называли себя этим словом — не желает, чтобы мы сняли этот фильм, — вспоминает помощница Радди. — Мы начали получать угрозы».
Полиция Лос-Анджелеса предупредила Радди, что за ним установлена слежка. Это его так напугало, что он стал периодически меняться машинами со своими сотрудниками. Однажды, когда в очередной раз Радди сменил свою спортивную тачку на служебную машину помощницы Бетти Маккартт, она услышала стрельбу за окном ее дома на Малхолланд-Драйв. «Дети были напуганы, — говорит Бетти. — Мы вышли на улицу и увидели, что все стекла у машины Эла разбиты». На приборной доске лежала короткая, но понятная записка: «Закрывайте фильм или пеняйте на себя».

---

Подбор актеров 

Несмотря на все препоны, началась подготовка к съемкам. Коппола с самого начала видел, кого и в какой роли задействовать, но ему пришлось биться со студией Paramount за каждого кандидата, даже за Марлона Брандо. «Френсис позвонил Роберту Дюваллу, Аль Пачино и мне, — говорит Джеймс Каан. — И все мы тотчас вылетели в Сан-Франциско». На своей студии Коппола решил провести неофициальные пробы, втайне от Эванса. «Его жена Элеанор надела каждому из нас на голову чашку и постригла под горшок. Мы перекусили бутербродами и сняли небольшой пробный фильм на камеру Френсиса».

«Моя жена Элли немного подстригла их, хотя позже на студии решили, что Аль Пачино выглядит как-то неряшливо, и нам пришлось отвезти его к настоящему парикмахеру. Мы попросили подстричь его под студентика, — говорит Коппола. — Когда парикмахер узнал, что этот парень будет играть Майкла в „Крестном отце“, с ним случился натуральный сердечный удар и беднягу даже отвезли в больницу. Да, мы действительно провели те пробы во Фриско, даже Дайан Китон приезжала. Но Эванс все равно гнул свою линию, поэтому впоследствии мы истратили сотни тысяч долларов, перепробовав на роли почти всех молодых нью-йоркских и голливудских актеров».

Эванс, Бладорн и другие причастные лица от студии на дух не переносили актеров, выбранных Копполой. Особенно Пачино, который, по их мнению, был слишком низкорослым для мафиозного дона. Эванс так и заявил: «Коротышка никогда не будет играть роль Майкла».

Уоррен Битти вспоминает: «У директора по подбору актеров Фреда Руза был внушительный список на роль Майкла — Роберт Редфорд, Мартин Шин, Райан О’Нил, Дэвид Каррадайн, Джек Николсон и я. Меня звали еще до того, как на проект подписали Марлона Брандо. И, между прочим, меня взяли. Как и Джека (Николсона). Мне также предлагали стать режиссером и продюсером. Чарли Бладорн был фанатом «Бонни и Клайда» и даже выслал мне по почте экземпляр романа. Я его типа прочел. И сказал Чарли, что не хочу пока больше связываться с фильмами про гангстеров».

В итоге в Paramount потратили на кастинг порядка четырехсот двадцати тысяч долларов. В определенный момент расклад был таков: Джеймс Каан — Майкл, а на роль старшего брата Сонни взяли Кармине Кариди. Кариди словно сошел со страниц книги Пьюзо: высокий черноволосый италоамериканец, настоящий бык, выросший в неблагополучном квартале Нью-Йорка. Узнав о своем назначении, Кариди бросил работу над пьесой, в которой играл в местном театре, и прикупил себе новый гардероб. Когда он прогуливался по району, где родился и вырос, люди буквально выкрикивали поздравления из окон, а женщины подносили ему младенцев, чтобы он поцеловал их на удачу. Каан говорит: «Да, помню, он тусовался с моими друзьями, ходил по клубам, праздновал. Я ему и говорю, Кармине, остановись, остынь. Там наверху все слишком зыбко, да и Френсис гнет свою линию...»

В своих мемуарах 1994 года Эванс написал: «Споры о том, кто будет играть членов семьи Корлеоне, были намного ожесточенней гангстерских войн в самом фильме.

— Ты получишь Пачино только на одном условии, — сказал я тогда Френсису.

— Это на каком? — поинтересовался Коппола.

— Джимми Каан будет Сонни.

— Я подписал Кармине Кариди. Он прекрасно подходит. И вообще, Каан — еврей, даже не итальянец.

— Да, но он подходит по росту. Не забывай, твой Пачино метр ростом. В кепке и на каблуках.

— Я не буду снимать Каана.

— Тогда и про Пачино забудь.

Он хлопнул дверью, — продолжает Эванс. — Минут через десять вернулся и говорит: „Ладно, твоя взяла“».

Эвансу пришлось обратиться за помощью к своему настоящему крестному отцу Сиднею Коршаку, легендарному голливудскому адвокату, работавшему в том числе и с мафией. Коршак помог договориться, чтобы MGM аннулировала контракт Пачино, по которому он должен был сняться в комедии «Банда, не умевшая стрелять». В итоге его роль досталась Роберту Де Ниро. Таким образом, «команда мечты» Копполы наконец-то была сформирована. Единственное, что мучило режиссера, так это неприятности с Кариди. Он помог ему оплатить судебные издержки и даже написал для него роль в сиквеле «Крестного отца» (Кармине Росато). В дальнейшем Кариди сделал карьеру на телевидении и также появился в «Крестном отце — 3».

 

Помимо Джо Коломбо и мафии, продюсерам пришлось вступить в открытый конфликт с самим Фрэнком Синатрой. Синатра презрительно отнесся как к книге, так и к фильму, справедливо полагая, что персонаж Джонни Фонтейна, певца-выпивохи, взращенного мафией, был частично списан с него. Впрочем, и Аль Мартино, выступавший в гангстерских ночных клубах в Лас-Вегасе и на обоих побережьях, также мог принять этого персонажа близко к сердцу. Он так и сделал. Более того, он написал Радди письмо с просьбой отдать ему эту роль. И таки получил ее! Мартино тут же разорвал свои контракты на выступления в Лас-Вегасе и, ожидая начала съемок, по его оценкам, потерял порядка двухсот пятидесяти долларов. Причем совершенно зря, ибо заступивший на должность режиссера Коппола тут же ничтоже сумняшеся вычеркнул его из фильма.

Тем не менее роль вернулась назад к Мартино. В стиле «Крестного отца». Сам Мартино вспоминает: «После всех моих неприятностей с мафией, когда я был вынужден уехать в Англию и прожить там шесть лет, прежде чем смог вернуться, я полагал, что справлюсь с одним упертым режиссером». Мартино утверждал, что истратил не менее двадцати тысяч на то, чтобы убедить Копполу. Когда и это не помогло, певец пошел по пути своего будущего персонажа. Само собой, до отрезанных лошадиных голов не дошло, но у Мартино были козыри в рукаве. «Мне пришлось наступить на пару мозолей. Я обратился к своему крестному отцу Руссу Буфалино», — говорит актер, имея в виду одного из криминальных боссов Восточного побережья.

Что касается Синатры, то его «вулкан извергнулся» памятным вечером 1970 года. Певец присутствовал на одном из банкетов со своим другом Джилли Риццо, когда в зал вошли Радди и Пьюзо. Пьюзо, будучи истинным италоамериканцем, поклонявшимся лишь двум кумирам, самому Папе Римскому и Синатре, тут же потащил Радди к столику звезды со словами: «Я только попрошу у него автограф». Радди зашипел на Пьюзо: «Ты с ума сошел? Он же на нас в суд подал! Забудь». Но было уже поздно, Синатра заметил их, и по его лицу, ставшему цвета спелого помидора, было видно, что радости он не испытывает.

«Ноги бы тебе переломать, — гневно воскликнул Синатра. — Тебе книжонку в ФБР под запись давали?» Радди вспоминает: «Фрэнк совсем распоясался, он открыто обрушился на Марио с угрозами». Мартино говорит: «Всем было ясно, что Фрэнк всячески хочет дискредитировать и минимизировать эту роль. В книге Фонтейна было намного больше». Актер жаловался, что на съемках все, кроме Брандо, его просто игнорировали. Коппола же утверждал, что небольшое присутствие Фонтейна на экране было обусловлено отсутствием у Мартино каких-либо актерских талантов.

Кого угодно, только не Брандо

Пьюзо понадобилось писать в течение трех лет, чтобы вылезти из долговой ямы. У него были жена, пятеро детей, а также длинный список кредиторов: букмекеры, банки, родственники. Своего главного героя Пьюзо отрыл, рыская в стенограммах и записях слушаний по иску Кефовера, показанных по национальному телевидению. Звездой этого шоу была главная криминальная шишка Америки Фрэнк Костелло. Это его дребезжащий и грубый голос, его связи с политиками и нежелание работать с наркотиками стали прообразом для создания дона Вито Корлеоне.

В 2005 году на аукционе Christie’s было продано письмо, которое Пьюзо в 1970 году отправил Марлону Брандо. В нем есть следующая фраза: «Я написал книгу под названием „Крестный отец“. Считаю, что вы единственный актер, способный исполнить главную роль с необходимой иронией и внутренней силой». Брандо был заинтригован, ибо он сам больше склонялся не к жанру гангстерского боевика, но драмы. Позже он говорил: «Мафия — это ведь так по-американски! Для меня ключевой фразой всей книги является заявление о том, что убийство для этих людей — это лишь бизнес. Перед тем как спустить курок, они всегда приговаривают: „Ничего личного, только бизнес“»

Студия пригласила на кастинг всех: Лоуренса Оливье, Эрнеста Боргнайна, Ричарда Конте, Энтони Куинна. Всех, кроме Брандо, который в свои сорок семь лет успел достать всех. Его боялись как огня, последние картины с его участием провалились в прокате, а сам Марлон набрал вес, впал в депрессию и был известен тем, что постоянно требовал невозможного и значительно удорожал любые съемки.

Но Коппола дрался за него как лев, и в итоге студийные боссы согласились рассмотреть кандидатуру Брандо. На трех условиях. Во-первых, никаких авансов (позднее Коппола все-таки выбил актеру пятьдесят тысяч). Во-вторых, если он станет причиной перерасходов, будет рассчитываться из своего гонорара. В-третьих, он должен пройти пробы наравне со всеми. Последний пункт, безусловно, был убийственным, поэтому Коппола, общаясь с актером, предпочел о нем умолчать. Под предлогом съемок небольшого материала для фильма однажды утром он сам приехал к Марлону домой.

Брандо вышел к гостю в кимоно, его светлые волосы были завязаны в хвост. Пока режиссер настраивал камеру, актер начал процесс трансформации в своего будущего персонажа. Коппола вспоминает: «Сначала он намазал волосы черным кремом для обуви. Потом взял салфетки Kleenex и, скомкав, засунул себе за щеки. Он почему-то решил, что Вито Корлеоне был ранен в горло, поэтому Брандо говорит странным, забавным голосом. Затем он надел пиджак и отогнул воротник так, как делают только парни из мафии». Сам Брандо выразился так: «У Корлеоне лицо бульдога — страшное снаружи, доброе внутри».

Коппола отвез материал Бладорну. Когда тот увидел Брандо, то начал махать руками и воскликнул: «Нет! Ни в коем случае!» Но когда перед его глазами предстало невероятное преображение актера, произнес: «Это потрясающе!» Зная, что Бладорн согласился, остальные последовали его примеру.

С второстепенными ролями вышло намного проще. Беспомощного неудачника Фредо Корлеоне было суждено сыграть Джону Казале, которого Коппола и Фред Руз высмотрели на Бродвее. (Позднее Казале чуть было не женился на Мерил Стрип, а в 1978 году умер от рака.) Ричард Кастеллано великолепно подходил на роль добродушного толстяка Клеменцы, а высокого брюнета Тассио увековечил на экране ветеран театра Эйб Вигода, для которого этот фильм стал первым опытом работы в Голливуде. Чтобы вжиться в роль, Вигода во время съемок буквально жил в Маленькой Италии. Его игра была столь убедительной, что актера до сих пор преимущественно приглашают в полицейские боевики и гангстерские фильмы.

В марте 1971 года Коппола собрал своих актеров в итальянском ресторане на Манхэттене. Когда все члены семьи Корлеоне собрались за одним столом, начались первые репетиции. Коппола не зря говорил, что фильм — это семейная сага, своих родственников на картину он устраивал с завидным упорством. Например, свою сестру Талию Шайр (дочь Корлеоне, взбалмошная Конни). Или отца, известного музыканта Кармине Коппола, а также жену и троих детей. Самая младшенькая, София, выступила в роли младенца в процедуре крещения, чтобы позднее, в окончании трилогии, сыграть взрослую дочь самого Майкла Корлеоне.

Пока актеры знакомились между собой, продюсеры вплотную приступили к изучению мафии. По словам одного из сотрудников, офис компании Gulf & Western был увешан фотографиями. На этих снимках были и кровавые результаты гангстерских разборок, и церемонии похорон, а также виды улиц Нью-Йорка, ночные клубы и даже некоторые экземпляры мебели из домов известных криминальных авторитетов. Художники по костюмам и дизайнеры интерьеров занялись подготовкой к съемкам, отдел реквизита начал подыскивать автомобили того времени, а Коппола тщательно изучал локации в Маленькой Италии.

Замужем за мафией  

Пока суд да дело, в Маленькой Италии бушевали нешуточные страсти. Как утверждают авторы английской документалки 2006 года «„Крестный отец“ и мафия», Лига по защите прав италоамериканцев начала распространять среди торговцев и жителей района таблички с лозунгами в свою поддержку и, само собой, против съемок «Крестного отца». Лига также пригрозила закрыть для картины профсоюз Teamsters, куда входили водители и прочие рабочие, без которых съемки проводить было невозможно. Здание Gulf & Western дважды эвакуировалось из-за сообщений о заложенной бомбе. Последней каплей стал звонок в номер отеля, где остановились Роберт Эванс, а также его жена Эли Мак-Гро и малолетний сын Джошуа. Взял трубку сам Эванс и, как он позже писал в своих мемуарах, услышал голос, «по сравнению с которым Джон Готти звучал, как плаксивая баба». Голос произнес: «Прими совет. Нам бы не хотелось портить твое симпатичное личико или причинять боль твоему ребенку. Проваливай из города к такой-то матери. И никаких фильмов про семью ты здесь снимать не будешь, понял?»

Радди вспоминает: «Когда мне позвонил Боб Эванс, в его голосе чувствовалась тихая истерика. Говорит, мол, ему только что звонил Джо Коломбо и клятвенно пообещал мешок проблем, если наш фильм не сойдет с рельс. Боб ответил ему, что не является продюсером ленты, и перевел стрелки на меня. На что Коломбо парировал: „Когда убивают змею, ей отрубают гребаную голову“».

«Ты должен с ним встретиться», — намекнул Эванс Элу Радди.

«Лига устраивала встречу в отеле „Парк Шератон“, чья парикмахерская прославилась на весь Нью-Йорк убийством Альберта Анастасии, главы синдиката „Корпорация убийств“», — вспоминает Радди. В толпе из пятидесяти-шестидесяти человек он высмотрел Коломбо, «обычного парня, одетого с иголочки, — полную противоположность тому образу гангстера, что мы привыкли видеть. Никаких злобных взглядов и смачных фраз типа: „Эй, ты труп, капиш?“ Эти ребята и в самом деле пытались изображать организацию по защите гражданских прав».

«Послушай, Джо, эта картина никоим образом не унизит итало-американское сообщество, — пытался увещевать Коломбо Радди. — В фильме есть коррумпированный ирландский коп, продажный продюсер-еврей. Мы не пытаемся выставить итальянцев в плохом свете. Приходи завтра ко мне в офис, взглянешь на сценарий, прочтешь, и, возможно, нам удастся договориться».

«Мы договорились на три часа следующего дня, — продолжает Радди. — Джо явился вовремя в компании двух громил. Сам Джо сел напротив, один парень примостился на диване, второй встал у окна». Радди протянул криминальному боссу 155-страничный сценарий. «Он нацепил на нос очочки в стиле Бена Франклина и пару минут разглядывал первую страницу. Потом он внезапно спросил: „Что значит FADE IN?“ (сценарный термин — постепенное проявление изображения в начале фильма). И я понял, что до второй страницы Джо сегодня уже не дойдет». «Гребаные очки, ни черта не разберу, — с этими словами Коломбо кинул сценарий парню на диване. — На, почитай!» «Я-то здесь при чем», — пробубнил лейтенант, передавая пачку листов младшему по званию. В конце концов Коломбо забрал текст и бросил на стол. «Секундочку! Мы ведь доверяем этому парню? — обратился он к своим людям. Те одобрительно кивнули. — Тогда на кой черт нам сдался этот сценарий? Заключим сделку». Коломбо хотел одного — слово «мафия» должно исчезнуть из фильма. Радди прекрасно помнил, что это слово используется в сценарии лишь единожды, в эпизоде визита Тома Хагена к кинопродюсеру Джеку Вольтцу. Хаген пытается убедить Вольтца, чтобы тот отдал роль в своем новом фильме протеже Корлеоне, Джонни Фонтейну, на что продюсер огрызается: «Джонни Фонтейн никогда не будет сниматься в этом фильме! И мне плевать, сколько вас еще, итальяшек, грязных макаронников, поганых мафиози, сюда заявится!» «Что ж, парни, меня всё устраивает», — сказал Радди, и продюсер пожал руку гангстеру. Тем не менее было еще кое-что. Коломбо хотел процент от сборов, намекая, что это будет рассматриваться как жест доброй воли в адрес его лиги. Радди согласился и на это, справедливо полагая, что лучше договориться с мафиози, чем с каким-нибудь посредником-адвокатом из Голливуда, который уже на стадии подписания контракта ищет способы обдурить заказчика. Впрочем, лига так и не увидела ни цента. Два дня спустя Коломбо позвонил Радди и пригласил его на пресс-конференцию. «Наши люди должны быть в курсе, что теперь мы курируем фильм», — пояснил он. Радди принял приглашение. Он даже прикинул, что пара-тройка газет вышлет на конференцию своих журналистов. Когда на следующий день продюсер прибыл на место, он еле протолкнулся сквозь толпу репортеров и телевизионщиков со всех каналов, стремившихся воочию увидеть, как Paramount договаривается с мафией. «На утро первую страницу New York Times украсило мое фото в компании с известными деятелями организованной преступности, — вспоминает Радди и цитирует заголовок статьи: — Предполагаемый босс мафии против употребления слова „мафия“; создатели „Крестного отца“ редактируют сценарий». Бладорн был вне себя от ярости. Как же так, за его спиной Радди устраивает встречи с гангстерами, да еще смеет что-то им обещать? Бладорн определенно был настроен уволить Радди. Или убить, а потом уволить. Сам Эл говорит: «Я пулей прилетел в офис Gulf & Western, но все равно опоздал. Кризисное совещание совета директоров было в самом разгаре. Утром акции конторы упали на 2,5 пункта. Когда я вошел в кабинет, Бладорн тут же воскликнул: „Ты сгубил мою компанию!“». Само собой, Радди тут же уволили, но, уходя, он обратился к собранию: «Парни, я не владею ни единой акцией вашей компании. И мне все равно, что творится с ценными бумагами Gulf & Western. Я лишь хочу снять свой фильм». Это был первый день съемок. Велась работа над эпизодом, в котором Аль Пачино и Дайан Китон выходят на заснеженную улицу из магазина Best & Co. на Пятой авеню. И тут Бладорн закрывает площадку, чтобы обсудить с Копполой и Эвансом кандидатуру нового продюсера. Коппола вспылил: «Эл — единственный, кто может сделать этот фильм как надо!» Выбора у Бладорна не было. Радди вернулся. А Маленькая Италия словно ожила. Помощник продюсера Грей Фредериксон говорит: «На следующее утро в офисе яблоку некуда было упасть из-за наплыва местных жителей, желающих сняться в нашем фильме». Образец для подражания Когда слух о том, что мафия благословила фильм, разошелся по местам, гангстеры тоже решили принять непосредственное участие в съемках. Некоторым достались небольшие эпизоды в массовке, другие же стали своего рода «образцами для подражания» для исполнителей главных ролей. «Мы были как одна большая счастливая семья, — говорит Радди. — Наши парни восторгались преступниками, а те признавались в своей любви к Голливуду». Брандо успешно справился со своим персонажем внешне, но его характер требовал доработок. С этим Брандо обратился к Аль Леттьери, с которым познакомился еще на ленте «В порту». Леттьери, исполнивший роль Солоццо, не нуждался в изучении материала: один из его родственников был членом мафии. Питер Мансо, написавший биографию Брандо, утверждал, что актер многому научился у своего партнера по фильму. Марлон впитывал как губка все эти рассказы. Однажды родственник приставил к голове Леттьери «пушку» и сказал: «Тебе пора завязывать с героином. Когда ты под кайфом, ты слишком много болтаешь, и рано или поздно нам придется прикончить тебя». Леттьери даже свозил Брандо на семейный ужин к вышеуказанному родственнику, по его словам, чтобы «почувствовать вкус». Коппола выслал актеру записи со слушаний Кефовера, чтобы тот воочию увидел, как разговаривают доны мафии. Вскоре Брандо выработал фирменный голос Вито Корлеоне. Позже он говорил: «Сильным мира сего нет необходимости повышать голос». Между тем сами мафиози стали относиться к звезде с явным уважением. Брандо написал в своей автобиографии: «Среди членов съемочной группы было несколько мелких гангстеров, как и среди участников массовки. Когда мы снимали на Мотт-стрит в Маленькой Италии, на площадку заявился Джо Буфалино. Он подослал к моему трейлеру двух гонцов, сообщивших мне о желании босса встретиться со мной лично. Первый, с лицом крысы, был одет в пальто с верблюжьим подкладом и обладал безупречной зализанной шевелюрой. Второй был менее элегантен, размером со слона и чуть было не перевернул трейлер, ступив в него со словами: „Привет, Марлон, ты отличный актер!“ Вслед за ним по-королевски вплыл Буфалино, жалуясь на то, как плохо к нему относится правительство этой страны». «Я не знал, что ему ответить на это, — продолжает Брандо. — Поэтому промолчал. Джо внезапно сменил тему и тихим шепотом произнес: „Говорят, ты любишь кальмаров?“». Остальные актеры также были очарованы настоящими гангстерами. Роберт Дювалл по поводу своей роли в фильме (Том Хаген, консильери) говорил, что чувствовал себя агентом разведки: «У меня был хороший знакомый из числа эпизодических актеров, он как-то свозил меня в закусочную, которая также являлась букмекерской конторой. Будучи там, я пристально всматривался в этих парней, тогда мой друг наклонился ко мне и произнес: „Не стоит так пялиться. Еще решат, что ты гомик“». Проще всего было Джеймсу Каану. «Вживание в образ? О чем вы? — говорит актер, сидя в своем особняке в Беверли-Хиллз прямо под большой фотографией, на которой запечатлены члены семьи Корлеоне. — Я вырос на районе. Мне не пришлось работать над акцентом и прочим, но вот хватку я никак не мог осилить. Особенно туго мне пришлось с эпизодом, когда на встречу с Корлеоне приходит Солоццо». Однако актер сумел найти нужный образ, а его фраза «Так ты хочешь сказать, что Татталья гарантируют сохранность наших вложений?» стала классической. А другая словесная эскапада, признается актер, стала невероятно удачной импровизацией. Узнав, что его младший брат Майкл собирается убить Солоццо и Мак-Класки, продажного ирландского копа, Сонни осмеял его: «Что это, по-твоему, армия, война, где ты стреляешь с расстояния в милю? Ты должен подойти к ним вплотную, вот так — бац! И вся твоя симпатичная блестящая форма забрызгана их мозгами!» Словечко «Бац!» (bada-bing в оригинале) стало своеобразной мантрой для самих гангстеров и их поклонников. В частности, так гордо именовался стрип-клуб Тони Сопрано в знаменитом сериале «Клан Сопрано». Многие актеры, мечтавшие попасть в фильм, бравировали своими связями в криминальной среде. Зачастую не имея таковых вовсе. Они считали, что это сможет заменить отсутствие положительных отзывов или опыт работы. Директор по кастингу Фред Руз особенно отметил Алекса Рокко, исполнившего роль Мо Грина, еврейского владельца казино в Лас-Вегасе, чей персонаж был частично списан с реально существовавшего Багси Сигела. «Он постоянно твердил: „О да, я был частью семьи“. Не вдаваясь в конкретику, он настаивал, что участвовал в реальных делах. Бывало, спросишь у него, что да как. Тут же начинает темнить, мол, ничего личного, но сказать не могу, с этими людьми шутки плохи». Сам Рокко позднее заявил, что не мог утверждать подобное: «Да, я мог сказать, что был букмекером, но чтобы болтать о моих связях в мафии? Не было такого». Преступный мир также «подарил» ленте Джанни Руссо, сыгравшего Карло, мужа Конни и предателя, повинного в смерти Сонни. Эта роль сделала Руссо звездой, и он постарался выжать из этого факта максимум. Будучи еще в подростковом возрасте прикормленным самим Фрэнком Костелло, Руссо сейчас одевается исключительно в Бриони, на шее у него болтается алмазное ожерелье в девять карат с массивным крестом. Он рассказывает журналистам многочисленные байки: о своем знаменитом мафиозном дедуле Анджело Руссо, о своем близком знакомстве с Джоном Готти и Карло Гамбино. О том, что ему пришлось убить троих в целях самозащиты, а сам он нарушил двадцать три федеральных закона, но при этом никогда не ночевал на тюремных нарах. Узнав, что авторы «Крестного отца» набирают неизвестных актеров, Руссо заплатил оператору, который снимал для него рекламу ювелирных магазинов в Вегасе, чтобы тот сделал небольшой фильм с его участием в образах Майкла, Сонни и Карло. «От Бетти Мак-Картт, помощницы Радди, я узнал, что ему нравятся дорогие машины и восточные женщины». Руссо нанял самую эффектную азиатку, приодел в водительскую форму, посадил в «Бентли» и отправил в Лос-Анджелес с наставлением вручить пакет с его записью лично в руки продюсеру. В итоге девочка досталась Брандо, а сам Джанни получил письменный отказ. «Мои яйца оказались в подвешенном состоянии, ибо я спустил тысячи на эту авантюру». После этого рассказа Руссо наклонился и прошептал репортеру на ухо: «Вообще-то, я не должен об этом говорить, но у Чарли Бладорна было много „хороших“ знакомых. Я кое-кому звякнул, и за меня попросили».  Гангстерские войны, премьера  Разрядка в отношениях с Коломбо и его лигой наступила, однако продюсерам по-прежнему не удавалось получить разрешение на съемки в особняке на Стейтен-Айленд, который в фильме служит в качестве дома Корлеоне. В дело вмешался Джанни Руссо, сделал пару звонков, и внезапно все запреты были сняты. За его услуги Руссо таки пообещали роль Карло, при условии, что он убедительно пройдет прослушивание. Для этого была взята эмоционально напряженная сцена, в которой Карло жестоко избивает свою беременную жену Конни. В роли Конни выступила секретарша президента студии Paramount Стэнли Джаффе. Руссо же никак не мог настроиться на нужный лад. Решили сделать перерыв на обед. Джанни был на суровой «вино-попкорновой» диете, позволившей ему сбросить тридцать пять килограммов для роли. Пока все два часа обедали, Руссо усердно вливал в себя трехлитровую бутылку «Альмаден Шабли», что, впрочем, являлось для него ежедневной процедурой. Когда съемочная группа вернулась, он уже был готов изобразить неистовую ярость. «Извини, но мне нужна эта роль, так что держись», — предупредил Руссо секретаршу и «сошел с ума»: крича, извергая проклятия и ругательства, начал гонять несчастную по всей комнате, пока, в конце концов, она не приземлилась на стол, а затем и на колени сидящего за ним Роберта Эванса. «Стоп! Стоп! — раздался крик одного из исполнительных продюсеров. — Роль ваша!» Съемки шли полным ходом, а место Луки Брази, безжалостного подручного дона Корлеоне, по-прежнему пустовало. Радди вспоминает: «После того как я договорился с лигой, поблизости постоянно ошивались какие-то типы». Как-то раз площадку посетил один из молодых донов, чьим телохранителем был двухметровый, весом под сто пятьдесят килограммов громила по имени Ленни Монтана. Он был чемпионом мира по реслингу и подрабатывал в мафии на различных должностях. Коппола моментально влюбился в него, и персонаж Брази, наконец, обрел свое лицо. Фредериксон говорит: «Он постоянно рассказывал нам всякие истории, например, о том, что он любил баловаться с огнем. То кусок тампона к хвосту мыши привяжет и подожжет, то горящую свечу приладит к часам с кукушкой, да так, что кукушка, объявляя очередной час, сталкивает свечку и начинается пожар». Однажды Бетти Мак-Картт разбила свои красные дешевые наручные часы. Монтана приметил сей факт и спросил ее: «Какие часы ты бы хотела взамен?» Бетти решила отшутиться: «Безусловно, я мечтаю о старинных часах с бриллиантами, но придется купить еще одни за пятнадцать баксов...» Прошла неделя. Заходит Ленни, сжимая в своей огромной ручище ватный шарик Kleenex. Идет как-то странно, оглядывается, будто за ним кто-то следит. Дойдя до рабочего стола Бетти, он аккуратно положил перед ней содержимое своей руки. Развернув вату, Бетти увидела старинные часы с бриллиантами. Тут Ленни произнес: «Вот, держи. Подарок от парней. Только не носи их в штате Флорида». По ходу съемок отношения кинематографистов и гангстеров становились всё теснее. «Не забывайте, как раз во время съемок фильма разразилась очередная гангстерская война», — говорит Радди. В конце июня 1971 года Коппола приступил к эпизодам, в которых Майкл Корлеоне, будучи новым главой семьи, устраняет лидеров всех пяти конкурирующих мафиозных кланов. 28 июня в паре кварталов от места съемок, на площади Columbus Circle, проходила церемония открытия ралли, на которой присутствовали тысячи людей и небезызвестный Джо Коломбо. Эла Радди тоже пригласили, его место располагалось как раз за Коломбо, однако позднее ему посоветовали не приходить. В какой-то момент чернокожий наемный убийца, прикидывавшийся фоторепортером, отбросил свою камеру, выхватил пистолет и трижды выстрелил в голову Коломбо с близкого расстояния. Скрыться он не успел, его застрелили тут же. Это был первый эпизод гангстерской войны, по слухам, развязанной Сумасшедшим Джоуи Галло, который недавно вышел из тюрьмы и намеревался стереть с лица земли зарвавшегося Коломбо. Последнего сразу после покушения быстро переправили в госпиталь имени Рузвельта, а само здание больницы оцепили верные ему люди, опасаясь новых посягательств на жизнь босса. Джо Коломбо скончался спустя семь лет, проведя все это время в коме. Что до Галло, то его возмездие настигло уже спустя год, в 1972-м. На следующий день, 29 июня, Радди наблюдал за тем, как Ричард Кастеллано (Клеменца) расстреливает из дробовика пассажиров лифта в отеле St. Regis. «Даже не верится, — говорил тогда Коппола. — Еще до начала съемок мы постоянно твердили друг другу: „Сегодня другие времена и мафиозные разборки — дело прошлого“». «Мы с Френсисом установили своеобразный рекорд — наши мнения расходились во всем», — пишет в своей книге Роберт Эванс. Однако Копполе приходилось драться сразу на нескольких фронтах, в частности, с монтажером Арамом Авакяном, который настаивал на увольнении режиссера и жаловался Эвансу, что «части фильма стыкуются между собой хуже китайской головоломки». Коппола победил, уволили все-таки Авакяна. Работа со светом также стала поводом для жарких дискуссий: в те времена было принято использовать свет по максимуму, в то время как оператор Гордон Уиллис снимал «Крестного отца» в потемках, заставляя продюсеров нервничать и одновременно создавая новые стандарты в кинематографе. Позиция Копполы была шаткой до тех пор, пока спонсоры не увидели мастерски поставленную сцену убийства Солоццо и Мак-Класки. Больше всего Коппола и Эванс спорили насчет хронометража. Френсис утверждает, что его заставляли оставить вариант длительностью два часа десять минут. Эванс, наоборот, заявляет, что настаивал на увеличении продолжительности: «Какой из студийных боссов будет заставлять режиссера продлевать фильм? Только такой безумец, как я. Ты же снимал сагу, а превратил фильм в рекламный ролик! Так давай же, верни мне мой фильм!» (Позднее Эванс не раз намекал, что дополнительные полчаса спасли картину.) Эванс говорит, что его одержимость съемками «Крестного отца» «буквально разрушила его личную жизнь». Он потерял многое, в том числе свою жену, Эли Мак-Гро, после того как Эванс настоял, чтобы она приняла предложение на роль в фильме «Побег» со Стивом Мак-Куином. Эванс хотел, чтобы его никто и ничто не отвлекало от работы, в итоге Мак-Гро так и осталась с Мак-Куином. Лежа за просмотром «Крестного отца» в его спальне, журналист спросил Эванса: «Стоило ли оно того?» Эванс, наблюдающий за «магией» на экране, произнес: «Это было давно, понимаешь? Слишком давно». Интересно, понимает ли он, что эта «магия» в основном стала результатом множества счастливых совпадений. Им повезло, что Коппола так тонко чувствовал актеров и их персонажей, повезло, что между ними и реальными гангстерами установилось странное «товарищество». Недопонимания между режиссером и съемочной группой выливались в споры, которые лишь улучшали фильм, а невероятные, бесценные актерские экспромты превратили изначально малобюджетный проект в настоящий шедевр киноискусства. Например, в эпизоде, когда Клеменца и его подручный убивают предателя Поли Гатто, Ричард Кастеллано должен был сказать: «Брось пушку». Импровизируя, он добавил: «И канноли не забудь». Когда Аль Мартино, изображая хныкающего Джонни Фонтейна, жалуется дону Вито, что злой продюсер Вольтц не дает ему роль в своем фильме, Брандо должен был лишь рявкнуть на него: «Веди себя как мужчина!» Смачную пощечину Марлон добавил уже от себя. Сам актер затем сознался, что пытался придать лицу Мартино нужное выражение. По словам Каана, сам Мартино после этого не знал, то ли ему плакать, то ли смеяться. А знаменитая сцена, в которой Лука Брази репетирует свою короткую речь на свадьбе дочери дона Корлеоне в самом начале фильма? На самом деле это Ленни Монтана репетировал свою роль и его всем известное заикающееся почтение к боссу («И надеюсь, что их первым ребенком будет мальчик») стало результатом того, что Ленни попросту забыл свои слова. Никакой профессиональный актер повторить подобное без фальши не способен. А ярость Сонни, когда он видит федералов на свадьбе своей сестры? Каан вспоминает: «Когда я схватил этого бедолагу из массовки, у него, должно быть, случился удар, ибо ничего подобного в сценарии не было. Я чуть было не придушил этого несчастного, слава богу, Ричард [Кастеллано] меня придержал». «Мафия — это особенный мир, — говорит Талия Шайр. — Преступный мир. Всегда интересно взглянуть на темную сторону жизни. Именно там, в темноте, существует семья Вито Корлеоне. Но дон Корлеоне, как ни крути, выглядит на фоне остальных приличнее и достойнее, пытаясь выйти из темноты на свет». «Есть лишь одна причина, по которой этот фильм до сих пор пользуется таким успехом, — возможно, это самый великий семейный фильм в истории кино, — говорит Эл Радди. — Это трагические отношения отца и сына, сына, которого он боготворит, в коем все его мечты и чаяния. Помните, он говорит: „Я никогда не желал тебе этой судьбы, Майкл. Я думал, что, когда придет твое время, ты станешь кем-то значимым, будешь дергать за ниточки. Сенатор Корлеоне. Губернатор Корлеоне“. — Радди вздыхает. — И что вышло? Чтобы спасти жизнь отца, парнишке приходится с головой погрузиться в семейные дела. И в итоге он сам становится гангстером. Что разбивает сердце его отцу». Премьера фильма должна была состояться в пяти кинотеатрах Нью-Йорка. «Генри Киссинджер, Тедди Кеннеди, весь высший свет собирался посетить премьерный показ, — вспоминает Радди. — Тут же мне звонят ребята из мафии и жалуются, что им не продают билеты». Радди пришлось выкрасть одну копию прямо со студии и устроить частный показ для членов мафии: «На эту незапланированную премьеру слетелись все; перед входом в зал стояло не менее сотни лимузинов. Киномеханик отвел меня в сторонку и сказал: „Мистер Радди, я всю жизнь проработал киномехаником, но впервые вижу тысячедолларовые чаевые“. Фильм парням явно понравился». Так и было. Им не только понравилось, фильм пошел по рукам и разошелся на цитаты. Музыка Нино Рота стала звучать на свадьбах, похоронах и крещениях. Один из членов клана Гамбино, Сальваторе Гравано по прозвищу Сэмми Бык, признался, что «этот фильм сделал нашу жизнь уважаемой». В интервью New York Times, он также заявил, что именно эта картина сподвигла его на совершение девятнадцати убийств: «До просмотра фильма я убил лишь одного... В жизни я стал часто использовать выражения типа „Я сделаю ему предложение, от которого он не сможет отказаться“ или „Если у тебя появится враг, он станет и моим врагом“». Первый официальный показ фильма в Нью-Йорке пришелся на дождливую среду. Радди впервые посетил сеанс вместе с обычными зрителями, сидя рядом с Пачино. Они с актером видели картину столько раз, что решили уйти и вернуться за десять минут до конца сеанса. «Когда зажегся свет, я испытал жуткое, нереальное чувство: во всем кинотеатре царила безмолвная тишина. Ни аплодисментов, ни выкриков. Народ просто сидел в креслах, словно застывшие статуи». Прокат ленты начался 29 марта 1972 года. Уже за первые шесть месяцев картина сумела заработать больше, чем «Унесенные ветром» за тридцать лет. В следующем году картина стала триумфатором «Оскара», получив главный приз как лучший фильм 1972 года. «Крестный отец» открыл в Голливуде эпоху глобальных стомиллионных блокбастеров, и последним, кто об этом узнал, был режиссер. «Я был настолько уверен в том, что фильм плохой — слишком темный, слишком длинный, слишком скучный, — что и не надеялся на успех, — говорит Френсис Форд Коппола. — Я тут же принялся за сценарий ремейка „Великого Гэтсби“, ибо разумно полагал, что эти деньги не будут лишними. Про грандиозный успех фильма я узнал только от моей жены. Я не пошел на премьеру. Шедевр, говорите? Не знаю, я не был уверен даже в том, что он окупит затраты». В завершение стоит лишь добавить, что кино и мафия всегда шли рука об руку. Одна из известных строчек книги так и не вошла в фильм: «Адвокат с портфелем может украсть больше, чем сотня вооруженных людей». Перед своей смертью в 1999 году Марио Пьюзо как-то сказал на симпозиуме: «Полагаю, что коррупция в шоу-бизнесе намного мощнее, чем в мафии или Лас-Вегасе». Когда начались съемки фильма, в коридорах Gulf & Western можно было встретить и киношников, и членов мафии. Сам Чарли Бладорн втайне от всех заключил сделку с Микеле Синдона, крупной теневой фигурой сицилийской мафии, который отмывал деньги и являлся советником Гамбино и других нью-йоркских семей, а также Банка Ватикана (часть этой легенды Коппола впоследствии использует в третьей части «Крестного отца»). Уже в 1980 году Синдоне были предъявлены обвинения по шестидесяти пяти статьям, в том числе за мошенничество и лжесвидетельство. Через четыре года его экстрадировали в Италию, где признали виновным в том, что он являлся заказчиком нескольких убийств. История Синдоне закончилась в камере миланской тюрьмы, где он проглотил (или ему помогли проглотить) ампулу с цианидом, что по негласным законам мафии является лучшим средством для молчания.